"Судакские вести"

«Судакские вести» продолжают публикацию воспоминаний о военном времени, каждое из которых– это не просто история, это чья-то судьба, которая в суровые годы была частицей общей всенародной судьбы.

Вспоминает Дина Никитична Пронская:

-Когда началась война, мне было 5 лет, я родилась 9 мая 1936 года. Немцы наступали очень быстро, стрельба была сильная.  Мы жили в Черкасской области на хуторе Зозулынци, 28 дворов было. И все женщины с детьми побежали прятаться в подвал одного дома, крытого жестью (у остальных крыши были соломенные). И вот забежал к нам молоденький солдатик, стриженый такой, отстал от своих. Его быстро переодели в гражданскую одежду, и тут сразу следом – немцы. Выгнали всех во двор, и один, с кокардой на фуражке, к тому пареньку: «Зольдатен?» Поставил его впереди толпы, направил пистолет. И тут женщина, Евгенией ее звали – никто бы и не подумал, что она способна на такую смелость – выскакивает, падает перед тем немцем на колени, хватает-целует за ноги и кричит: «Это мой сын!» Показывает на свою грудь и на того солдатика. Немец пнул ее ногой, она упала. Развернулись фашисты и ушли, а женщины наши того солдатика еще месяц прятали, потом он к партизанам ушел.

Когда стали угонять людей на принудительные работы в Германию, и моего отца, он был инвалидом по зрению, забрали. Потом он рассказывал, что хозяйка сдала его в гестапо за то, что он ударил ее собаку. И его вместе с другими узниками везли в лагерь смерти Освенцим, но так как советские войска уже наступали в Польше, эшелон попал под бомбежку, конвоиры разбежались, а людям удалось выбраться из разбитого вагона и спрятаться в лесу в горах. Так отец, приговоренный к сожжению в крематории, остался в живых.

И мы в оккупации с надеждой и нетерпением ждали освобождения. Мама наша, несмотря на то, что было у нее трое детей (младшие братики, им исполнилось  2 и 4 года), помогала партизанам. У нее была швейная машинка, и она шила рукавицы, шапки, фуфайки. Партизаны приходили на наш отдаленный хутор ночью, а немцы боялись оставаться на ночлег, спешили убраться на центральную усадьбу села. Помню, когда партизаны подожгли сахарный завод за 8 километров от нас (чтобы сахар не отправился в Германию), зарево стояло несколько дней.

В 43-м году наступление советских войск сначала было успешным, сельчане радостно их встречали, угощали солдат чем могли. Но смогли наши удержаться недолго, пришлось отступить. Вернувшиеся фашисты начали расправляться с мирными жителями. При отступлении один наш солдат забежал в хату: «Мамаша, бери детей и давай с нами!» И рассказал, что в соседнем селе карательный отряд зверски убивал детей – нанизали их на проволоку, а других бросили в колодец. Мама схватила нас, дала узелки с какой-то одежкой и решила бежать с нами в другое село к родственникам. А бабушка наша была парализованная, лежачая. Мама сказала, что приедет за ней с братом, когда нас отведет. А бабушка говорит: «Убегай, спасай детей, мне все равно умирать». Вышли мы к селу – отступают наши, кони пушки тянут, дорога танками разбитая, снег, грязь. И тут немецкие самолеты налетели, начали бомбить – мы все упали. Потом снова побежали. Я, старшая, впереди, а брат отстает, кричит: «Мама, не бросайте меня!» Она к нему — тут я кричу: «Не бросай меня!» а еще ж и самый маленький братик у мамы. Она, бедная, прямо задохнулась, рот пересох, хватает  снег прямо с землей. Тут нас догнала семья председателя колхоза (сам он, коммунист, сразу ушел в партизаны, а семье смог помочь, прислал лошадь), посадили брата на сани, довезли до соседнего села, а маму сестры еле живую привели, вышли нам навстречу.

И такая беда – фронт тогда остановился почти на два месяца, не могли наши сдвинуться, прорвать оборону немцев, а потом была Корсунь-Шевченковская битва, и нас освободили. 7 недель жили мы в погребе на картошке, немец бомбил каждый день. Наша хата на хуторе сгорела самой первой, и бабушка погибла – мама не могла за ней прийти на ту сторону фронта. Когда наши стали наступать, она бежала вместе с солдатами. Те кричат: «Тетка, ложись!», обстрел сильный, а мама не слушает. Бабушку нашла только на третий день, собрала косточки в рядно, такие были страшные похороны. Мы поселились у деда одного, вроде уцелела хата у него, но как дождь, затекает. Прятались, как собачонки, под печкой.

А бедные солдаты – как они защищали нашу землю, как им тяжело было: в ботинках рваных с обмотками, шинелька тонкая, без теплого белья, шапки искусственные. Приходили с передовой на отдых, такие замученные… Когда фронт дальше пошел, собирали жители погибших: у кого-то были посмертные медальоны с именами, а у многих не было, хоронили их в братских могилах безымянных, и не узнали родные, что стало с их пропавшими без вести. Помню, две девушки были, у одной такие косы красивые, а документов никаких, так и похоронили их неизвестными.

…9 мая 1945 года. Мы тогда уже жили на центральной усадьбе. И вот говорят: «Победа!»  Все побежали в центр села – правда ли? Дети, женщины – босые, раздетые – день такой теплый был. Кто-то сказал, что нужно сделать транспаранты. Я тоже нашла какую-то металлическую бляшку, написала на ней «9 Мая» и прицепила на палочку. Наспех сколотили трибуну, и председатель колхоза – без руки, комиссованный из армии, выступал. Вокруг стояли люди. Те, у кого живы были родные, — те кричали: «Ура!» А кто получил похоронку, падали на колени, припадали к земле, хватали ее руками и кричали: «Верните! Отца! Сына! Брата! Мужа!» Это было очень страшно. Я и сегодня не могу спокойно вспоминать об этом. И снова  кричали «ура!»,  председатель – дольше всех, откуда только у него столько духу было. Я была очень счастлива: победа, война закончилась! И день рождения у меня!

Поздравляю детей войны и всех с Днем Победы! Добра, благополучия и мирного неба, пусть никогда не повторится то, что пережили мы.     

Записала Ольга Ковшевацкая

При публикации использовано фото из сети интернет